Название: Дождь и разбитые иллюзии.
Автор: Hime.
Жанр: ангст, романтика, хентай (совсем капельку).
Рейтинг: РG.
Персонажи: Конан, Нагато.
Пейринг: Конан/Нагато.
Предупреждение: возможен ООС персонажей; нет ненормативной лексики; POV Нагато.
Размер: мини.
Статус: окончен.
Отказ от прав: герои – Кишимото, фантазии –мои.
Фэндом: Naruto.

Тихий шелест нескончаемого дождя заполоняет мир вокруг меня, нашептывая какие-то слова, напевая давно забытые песни, рассказывая чудесные стихи и манящие несбыточными мечтами истории. Переливающееся в свете множества фонарей жидкое серебро изливается из жемчужно-серых облаков, обволакивает город в причудливо светящийся кокон волшебного сияния, рисует столь сладкие взору иллюзорные пестрые картинки, воплощения самых смелых и неиспытанных ранее фантазий. Драконы, гигантские змеи, гордые грифоны и прочие, невообразимо ужасные и прекрасные одновременно, химеры восседают на каждом углу, внимательно следят за мной пристальными взорами, насмешливо свесив языки всех форм и расцветок, блестя в таинственном полумраке дождливой ночи белоснежными клыками.
Я медленно шагаю по построенному мной городу, словно впервые разглядываю эти фантастические, будто не из мира сего, дома, башни, стены, статуи… Ни одно строение не похоже на другое, в каждом – своя изюминка, особая, не сравнимая с предыдущей начинка. В каждой необычной форме еще более необычное содержание. Тяжело вздыхаю – для меня они не более чем бесцветные пустышки. Но людской говор, доносящийся со всех сторон, говорит об обратном. Жители новой столицы Амегакуре не перестают восхищаться этим неповторимым обликом, и их радость то и дело сменяется почтением и тихим ужасом. Криво усмехаюсь… Почтение и страх – лучшая смирительная рубашка для толпы, квинтэссенция любой более-менее стоящей религии. И от этой мысли я чуть ли не смеюсь, но вовремя спохватываюсь. Никто из проходящих мимо горожан не обращает внимания на неожиданно ссутулившуюся фигуру в длинном сером плаще с капюшоном. Делаю вид, что закашлялся, лишь бы скрыть непонятно откуда накативший приступ беспомощно-злобного, с нотками истерики, смеха.
Я – Бог? Абсурд, бред, буйная, никак не связанная с реальностью, фантазия. Но все признаки налицо – благоговение толпы, испуганное, исключительно шепотом, упоминание моего имени, новый, созданный за несколько дней, мир… И, конечно же, Ангел… Грустный, невеселый, порою горько вздыхающий и смахивающий одинокие слезинки с прекрасных бледных щек, Ангел.
Ласково мерцающий огонек, неожиданно вспыхнувшей в ночи на перекрестке моей судьбы. Теплая нежная рука, протянутая мне, сломленному и отчаявшемуся, в кромешной тьме. Серебристый и чистый, словно звон колокольчика, голосок, прорезавший мучительную тишину одиночества. Лучик солнца, разогнавший тяжелые тучи и подаривший моему миру новые, невиданные ранее, краски.
Когда-то веселая, несмотря на природную кротость и скромность, девочка.
А потом – непередаваемо притягательная и дающая силы и веру в себя девушка, покорившая меня с первого взгляда, сковавшая цепями неудержимого притяжения и сумасшедшего, невообразимого желания.
Теперь – женщина с разбитым сердцем и жестоко изломанной судьбой, покорно идущая за мной шаг в шаг, отдающая всю себя за меня… Ее сердце бьется в такт с моим, а дыхание, легкое и едва различимое человеческим слухом, готово замереть в любой миг, стоит мне сказать лишь слово.
И чем я заслужил такое отношение? А, Конан?
Но для всех жителей Амегакуре ты просто Ангел, бессменный спутник Бога, хранительница домов и утешительница людских слез. Хрупкие бумажные фигурки висят в каждом доме, в каждой комнате, осеняя их слабым сиянием, исходящим от больших белоснежных крыльев. Светят всегда, даже в самый темный час безлунной ночи, заменяя звезды, луну, солнце… Даря покой и радость, счастье и гармонию, мир и понимание.
Всем, каждому, кто решил начать новую жизнь и переехал в этот еще такой юный, полный надежд, город, венчающий мою любимую, вечно плачущую страну, подобно искусно ограненному бриллианту.
Всем, но не мне.
А знаешь, почему? Потому что я устал от обмана, Конан. Устал смотреть на тебя равнодушными глазами, устал бороться с самим собой, с безумным желанием и какой-то надрывной, невыносимой, нечеловеческой тоской по прежней тебе. Я снова хочу увидеть свет в твоих прекрасных глазах, утонуть в их бесконечно-нежном сиянии и потеряться в твоих улыбках, счастливых, чуточку смущенных, и потому еще более желанных. Я хочу, чтобы ты хоть раз подарила такую улыбку мне. Мне, а не ему… И от мысли, что я рассматриваю мертвого друга как помеху, мне становится невыносимо гадко.
Я отряхиваюсь, словно пытаюсь освободиться от невыносимо-отвратительной грязи, окатившей меня, словно из ведра, и мысленно проклинаю себя и свою слабость. И в который раз отстраненно думаю, что нет ничего удивительного в том, что ты выбрала его, а не меня. Он всегда был прям и честен, его душа была открыта всем и каждому, он был словно солнце, яркое, бесконечно сияющее и несносно-ослепительное, солнце. А я… Я просто слов не находил, что чувствовал к самому себе в такие моменты. И потому уныло побрел дальше, глядя прямо перед собой и считая причудливую пеструю плитку тротуара.
Когда шумные улицы остались позади, и гулкое эхо отраженных от высоких стен домов звуков моих одиноких шагов возвестило о том, что я пришел в закрытую часть города, я с облегчением стянул с себя насквозь промокший плащ и чуть ли не с ненавистью швырнул его в сторону. Начиналась страшная, грозящая свести с ума, игра противоположностей, нескончаемый, проклятый порочный круг единственного в моей жизни парадокса.
Там, далеко от места нашего пребывания, в шумном и неспособном на понимание городе, я мог быть самим собой. Скрывая свое лицо от толпы, я в то же время мог смело мечтать о тебе, не боясь своих желаний и фантазий, рисовать в своем воображении самые сладостные сердцу картины. Видеть тебя, словно наяву, смеющейся и улыбающейся, представлять, как стук твоего сердца украсит мои длинные ночи, дыхание коснется моей щеки, на секунду замирая перед тем, чтобы двинуться дальше. Я попытаюсь хоть немного, на миллиметр, стать ближе к твоим горячим и мягким губам, боясь упустить мгновение, которого ждал так долго. А ты чуть отодвинешься назад, и в янтарных глазах вспыхнут игривые огоньки. А дальше… Дальше будет то, чего у меня никогда не было. Потому что на всем белом свете для меня всегда существовала только одна женщина. Единственная, желанная и безнадежно недоступная…
И, пересекая границу, входя в свой так называемый дом, я с сожалением попрощался с этими образами до следующей прогулки по вечно плачущему, но почему-то счастливому, городу.
Подняв лицо и пытаясь уловить в холодных каплях дождя хоть долю тепла и ласки, я в очередной раз запретил себе думать о тебе, мечтать, надеяться, молить небо, желать…
***
Спать не хотелось, и я решил еще пройтись, пусть и по пустынным улицам запретного квартала. Но земля надоела, и, не останавливаясь ни на мгновение, я спокойной взошел по стене. И дальше мой путь был устлан перекрытиями, крышами, мостиками и лестницами, соединявшими дома центра города в одно целое. Я шел вперед, с облегчением отмечая, как преступные мысли покинули мозг, а затем и сознание. Тяжелые капли воды мерно падали с неба, стуча по разноцветной черепице, играя на толстых стеклах чуть заметно раскачивающихся светильников. Мир вокруг превратился в сплошной, свободный от границ, переливающийся клубок света, цвета и воды. И прежде чем я успел отметить эту особенность, увидел тебя…
Ты сидела на самом краю высоченного здания, чуть оперевшись на тонкие руки и запрокинув голову вверх. Беззаботно покачивая свешенными вниз ногами, на краткий миг ты показалась мне прежней Конан, но лишь на миг.
Дождь и тебя включил в свое светопреставление, даря темно-синим волосам причудливое, словно свет далеких созвездий, сияние, смазывающее контуры тонкой фигурки, делавшее твое изображение на этом волшебном фоне нечетким и немного нереальным. Ты сидела ко мне спиной, и я тихонько замер, бессовестно пользуясь кратким моментом и жадно скользя изголодавшимся взглядом по всему твоему силуэту. От насквозь мокрых, испещренных перламутровыми искорками, волос, до тонких изящных пальцев, привычно украшенных длинными, идеально подпиленными, лиловыми ногтями…
И я смог бы простоять так целую вечность, если бы не заметил, как твои тонкие обнаженные плечи дрожат. Не думая, что заставило тебя выйти на улицу без плаща, в одной лишь тонкой, без рукавов, майке, я шагнул вперед, с шумом расстегивая так некстати заупрямившуюся молнию, и снимая с себя теплую куртку. Ты сразу же повернулась на шум моих шагов, и я замер в удивлении – ты улыбалась…
Это было так неожиданно, что я так и продолжал стоять, силясь вспомнить, когда же видел тебя улыбающейся в последний раз. И не смог… Слишком много раз я видел твои слезы, тихие и мучительные, твои робкие взгляды, устремленные в сторону Пейна, твои искусанные в кровь губы и зажатые до хруста кулачки – единственные признаки боли, вызванной долгим присутствием или совместными миссиями с этим все еще любимым тобой, но безвозвратно мертвым, телом.
А сейчас нежная улыбка, играющая на твоих губах, напомнила мне ту девочку, ниспосланную мне самим небом, и я сразу же забыл обо всех мучениях. Ты снова стала центром моей Вселенной, и я покорно отдался во власть магических оков притяжения. Скинув с себя оцепенение, я шагнул к тебе, укутывая в куртку, и взял на руки, унося прочь от беспощадного дождя.
Дойдя по крышам до нужного дома, я спустился на пару этажей вниз, открывая створку высокого окна и входя в утонувшую в таинственном полумраке комнату. Ты тихо покоилась в моих руках, ни разу не спросив по дороге, куда мы направляемся. А я, неожиданно почувствовав себя полнейшим дураком, осторожно поставил тебя на ноги, виновато опуская глаза вниз и желая провалиться куда-нибудь поглубже и подальше от этой затягивающей своей тишиной и пробуждающей тщательно похороненные мысли, комнаты.
Напротив окна стоял небольшой камин, и чуть потрескивая и разбрасывая золотисто-красные искорки, в нем тлели угли. Все, что осталось от положенных перед уходом в город толстых сучковатых поленьев… Чертыхнувшись и почувствовав на себе твой удивленный взгляд, я бросился к камину, заново раздувая огонь и кидая в него новую порцию дров. И через минуту пламя разгорелось ярко и уверенно, прогоняя волнующие сумерки и даря взамен беспокойно прыгающие по стенам тени. Молча усмехнувшись, ты подошла, опустилась на деревянный пол и с наслаждением протянула озябшие руки к огню. Наблюдая за тобой, я уселся чуть в стороне, изредка глядя на тебя и не находя подходящих слов.
Не знаю, сколько бы тянулось это невыносимое и необъяснимое молчание, не начни ты первая говорить. Твой голос был уже не таким звонким, как в детстве. Годы оставили свои следы и на нем, подарив трогающие за живое бархатистые нотки, так выгодно оттенявшие чистые серебристые переливы. И едва первое слово слетело с твоих заметно порозовевших в тепле губ, я без сил опустил веки, прикрывая глаза… Бороться с твоей властью надо мной показалось пустой и бесполезной вещью. Действительно, зачем, если можно просто сидеть и слушать, иногда смотреть на тебя и жить не какими-то надуманными, полными несуразиц, мечтами, а реальностью, согревающей душу, откровенной, но совершенно не смущающую душу паникой и угрызениями совести.
Забыв обо всем на свете, не слыша барабанящий по крышам дождь, я все смотрел и смотрел на тебя, любуясь изгибом счастливо улыбающихся губ, отблесками огня, играющих в постепенно сужающихся во вновь воцаряющемся полумраке зрачках, серебристыми переливами уже наполовину высохших, коротких, смешно разбросанных в стороны, волос. И еще слушал, упиваясь понятной лишь одному мне глубиной твоего чудесного голоса… И ненасытно дышал воздухом, вобравшем в себя твое присутствие – тонкий, сладкий, с легкими оттенками пряной горечи, аромат.
Наверное, ты что-то спрашивала у меня, долго и терпеливо пытаясь достучаться до провалившегося в нежное очарование сознания. И лишь когда ты придвинулась так близко, что я почувствовал тепло твоего тела, мозг словно проснулся, и я инстинктивно дернулся в сторону, молясь, чтобы это мгновение длилось как можно дольше, и вновь кляня свою преступную слабость. Но ты не заметила моего испуга, и рассмеялась, звонко и весело, вводя меня в состояние каменного истукана. Стоит ли говорить, как давно я не слышал твоего смеха.
Когда последние яркие искорки веселья угасли, растворяясь в шуме дождя и треске горящих поленьев, ты тихонько сказала:
- Спасибо, Нагато. Я согрелась и почти высохла. Пора идти… - мне показалось, или в твоем голосе все же промелькнули нотки сожаления? И снова подумать об этом не удалось, потому что ты, легко поведя плечами, осторожно высвободилась из плена моей куртки. И вид твоих обнаженных плеч, хрупких и манящих, четкий и стройный силуэт, рельефно выступающий на фоне догорающего пламени, перевернул все вокруг. В горле моментально пересохло, а в глазах потемнело, и я бросился к тебе, трясущимися руками поднимая брошенную на пол куртку и тщательно укутывая тебя, пряча и оберегая уже не от холода, а от огня, стремительно и безудержно разгоревшегося во мне при виде тебя, такой близкой, такой откровенной…
Ты снова рассмеялась, обдав меня искренним удивлением:
- Нагато, я, правда, согрелась, и… - подняв лицо ко мне, ты внезапно осеклась. А я наконец-то разжал судорожно сведенные на воротнике куртки пальцы, через силу отпуская его и тебя. И буквально рухнул на пол, боясь и в то же время дико желая отвернуться от тебя. Меньше всего я хотел посвящать тебя в свои чувства и мучительные переживания. Но твой взгляд, пугающий своим беспредельным пониманием, заставил повернуться к тебе, покорно смотреть в ответ и снова пытаться обуздать разгоревшееся нетерпеливое пламя.
Ты придвинулась, сокращая дистанцию между нашими лицами до минимума, и серьезно посмотрела прямо в глаза. Горячий шепот обжег губы, и такие простые слова не сразу дошли до понимания.
- Что с тобой, Нагато? – я смог лишь покачать головой и попробовать беспечно улыбнуться, но не вышло. Прохладная узкая ладошка легла на мой раскаленный лоб, и взгляд янтарных глаз стал обеспокоенным.
- Ты болен? Господи, да ты весь горишь! – да, горю… Не в силах противостоять безжалостному огню, я покорно отдался в его власть, не подумав о последствиях. И теперь не находил слов… Лишь смотрел на тебя, впервые открывая тебе свой внутренний мир, раздираемый сотней противоречий, наполненный измучившей меня борьбой. Но главное, что ты должна была увидеть, это то, как я стремлюсь к тебе, каждый день, каждый час, каждое мгновение, всю свою жизнь от момента нашей первой встречи. Как люблю тебя, безответно, безоглядно, неустанно. Как желаю тебя – безумно, невыносимо, до полного умопомрачения…
Твои губы неожиданно задрожали, и маленькие ладошки легли на мои плечи, неуверенно сжимая их. И в твоих глазах я увидел, не веря сам себе, ответ на свои вопросы. Может, эта была лишь нечеткая света и теней, но в этот момент мне все же захотелось поддаться своей слабости. И, повинуясь неумолкающему зову тела, я коснулся твоих губ своими, упиваясь их прохладной сладостью.
Ты чуть дрогнула и подалась вперед, сильнее прижимаясь к моим губам, начав едва ощутимо дрожать и крепче сжимая руки на моих плечах. И это заменило ответ на мой так и невысказанный вопрос. Твои пальцы запутались в моих волосах, а сбившееся дыхание разбило весь существовавший до этого мир на миллионы переливающихся и постепенно затухающих осколков. Остались только мы и теплый затягивающий полумрак, изредка озаряемый короткими вспышками догорающих поленьев…
Это был сон, длинный, нескончаемый, предательски хрупкий и наполненный непередаваемой радостью, сладостной дрожью, тихими вздохами и несмелыми стонами. Боясь разорвать крепкую ткань в клочья, я скинул с тебя еще мгновение назад одетую куртку, и прижал к себе еще сильнее, задыхаясь от остроты и новизны ощущений. Огонь внутри меня разгорался все сильнее и сильнее, хотя казалось, что точка кипения достигнута давным-давно. Но я ошибался… Гореть тобой можно вечно, и с каждым мгновением это пламя будет только ярче, горячее.
Руки дрожали, когда я медленно, любуясь постепенно открывающимся перед моим жадным взором совершенным телом, стягивал с тебя так и не высохшую до конца одежду. Ты была немыслимо прекрасна именно такой – настоящая, без ненужных покровов, но в то же время твоя безупречная нагота стала для меня еще большим испытанием, чем невозможность обладать тобой. И это испытание подкреплялось твоими ответными ласками, горячими прикосновениями к моей уже обнаженной спине, неистовыми, грозящими превзойти мои, поцелуями.
Я не смел и мечтать, что получив возможность отдаться тебе до конца, обрету столь долго желанное сокровище. Ты отдалась мне так же горячо и безумно, как я представлял в самых смелых фантазиях, отдалась до конца…
До головокружения сжимая тонкую талию, я осторожно уложил тебя на пол, покрывая неистовыми поцелуями лицо, шею, опускаясь все ниже и ниже, и перестал, наконец, думать о невозможности происходящего. Ты выгибалась под моими ласками, пытаясь целовать в ответ, словно боялась растерять драгоценные мгновения неожиданно подаренной самими богами ночи, и снова и снова повторяла мое имя, ставшее на твоих устах волшебной музыкой. Оперевшись ладонями об пол, я на мгновение замер, нависая над тобой и отдаваясь во власть твоих глаз. Поднявшись на встречу, ты обвила мою шею руками, привлекая к себе, затягивая в прерванный омут поцелуев, настойчиво требуя большего. Я не мог отказать тебе… Ведь сам так давно желал этого.
Я вошел в тебя, и тихий стон на миг заполнил все вокруг, отражаясь в моем затуманенном сознании, разбивая вдребезги очередную иллюзию. В той, предыдущей, мы еще не были так близки, чтобы поделить на двоих одно сердце, одно дыхание, все это безумное, невыносимо-обжигающее сумасшествие получившей свободу страсти. Теперь же границы перестали существовать – мы слились в одно целое. И я словно родился заново, ощущая себя в твоем горячем, словно расплавленный воск, и таком же податливом теле. Ты снова позвала меня по имени, тихо, проникновенно, и я невольно задохнулся от твоего голоса, и в очередной раз позабыл обо всем на свете.
Осталась только ты – неистовая и сгорающая от наконец-то разделенного желания, отчаянно мечущаяся подо мной и крепко, до синяков, сжимающая мои плечи. И ты опять звала меня, прося быть ближе, хотя ближе уже было некуда, но я выполнял твои просьбы, еще сильнее стискивая твою талию, еще ближе прижимая к себе, двигаясь вместе с тобой в одном сумасшедшем, выматывающем и дарящим крылья за спиной, ритме. Снова и снова ласкал тебя всю, покрывал тонкую безупречную кожу пламенными поцелуями, упиваясь твоими страстными протяжными стонами, любуясь горевшими завораживающим огнем глазами…
А потом все закончилось, и мы долго лежали на холодном полу, не чувствуя его, слушая, как сумасшедший ритм сердцебиения потихоньку возвращается в норму, как постепенно выравнивается сбившееся дыхание. Дождь так же тихо шуршал за окном, пламя в камине догорало, и насыщенный неудовлетворенным желанием полумрак уступил место темноте, тихой и спокойной, загадочно замолчавшей и едва заметно улыбающейся нам.
Легко подняв расслабленное тело, я осторожно положил тебя на кровать и накрыл покрывалом, крепко обнимая, и вновь начиная бояться, что все, что произошло с нами – очередная иллюзия, не больше. Но ты не исчезла из моих объятий, безвозвратно испарившись в воздухе. Ты лежала рядом, и сладкая дрема уже властвовала над твоим утомленным телом и разумом.
Медленно, по глоточку, вдыхая аромат твоих спутавшихся волос, я вспомнил, что так и не спросил, что ты делала одна на крыше, спокойно сидя под дождем и не спеша укрыться от него…
Завтра спрошу.
Хотя, уже не надо… Я еще долго ничего не буду спрашивать у тебя. Ты понимаешь меня без слов…
Я уснул, а дождь все напевал за окном свою странную, завораживающую песенку, все рассказывал увлекательные, ласкающие слух, истории. Но не торопился разбивать очередную иллюзию, превращая ее в реальность.